Лирика

* * *
Завидую, кто быстро пишет
и в благости своей не слышит,
как рядом кто-нибудь не спит,
как за стеною кто-то ходит
всю ночь
и места не находит.
Завидую, кто крепко спит,
без сновидений,
и не слышит,
как рядом кто-то трудно дышит,
как не проходит в горле ком,
как валидол под языком
сосулькой мартовскою тает,
а все дыханья не хватает.
Завидую, кто крепко спит,
не видит снов,
и быстро пишет,
и ничего кругом не слышит,
не видит ничего кругом,
а если видит,
если слышит,
то все же пишет о другом,
не думая,
а что же значит,
что за стеною кто-то плачет.
Как я завидую ему,
его уму,
его отваге,
его перу,
его бумаге, чернильнице,
карандашу!
А я так медленно пишу,
как ношу трудную ношу,
как землю черную пашу,
как в стекла зимние дышу -
дышу, дышу
и вдруг
оттаиваю круг.

* * *
Я медленно учился жить,
ученье трудно мне давалось.
К тому же часто удавалось
урок на после отложить.

Полжизни я учился жить,
и мне за леность доставалось -
но ведь полжизни оставалось,
я полагал,
куда спешить!

Я невнимателен бывал -
то забывал семь раз отмерить,
то забывал слезам не верить,
урок мне данный забывал.

И все же я учился жить.
Отличник - нет, не получился.
Зато терпенью научился,
уменью жить и не тужить.

Я поздно научился жить.
С былою ленью разлучился.
Да правда ли,
что научился,
как надо, научился жить?

И сам плечами лишь пожмешь,
когда с утра забудешь снова:
не выкинуть из песни слова
и что посеешь, то пожнешь.

И снова, снова к тем азам,
в бумагу с головой заройся.
- Сезам,- я говорю,- откройся! -
Не отворяется Сезам.

(Ю.Левитанский)

Каменистое небо - другого пути мне нет.
В небе только птицам легко - им дано летать.
Пуповиною клейкой притянет к Земле И-нет -
Откромсаю с мясом и шмыгну за дверь, как тать.

Иероглифы пишет ветер на коже щёк,
Прочитаю в зеркале мантру:"Меня зови!"
Выбирать и верить в свой выбор - а что ещё
Гарантирует настоящесть моей любви?

В каменистом небе споткнуться - да не вопрос -
О голыш невиденья, непониманья, не...
Недоверья к крыльям, тараня торсом торос
Одиночеств, кружащих голову в вышине...

Научи меня завтра не спотыкаясь, идти,
Научи меня видеть свет в самой чёрной мгле.
Каменистое небо - иного мне нет пути,
Ведь любовь не умеет ходить по гладкой земле.

Наталия Солянова

Ему-то, уже под сорок,
А ей лишь едва семнадцать
И часто с мамулей ссоры..
Вчера, вот каблук сломался...
Октябрь, дожди косые..
И снова проспала к паре..
Послушала, как в России,
Народу все время лгали.
Все это и много иного,
Наверное, что-то значит..
Могла бы любить другого,
К примеру - на курсе мальчик,
Умен и пригож собою,
От куда-то из Тюмени..
Но нету ей с ним покоя..
И строчки стихотворений
Ползут из под ручки тонкой,
Скрипят, слезоточат, рвутся..
И хочется крикнуть громко!
И хочется вдруг проснуться..
И чтобы другие песни!
Вот, чтобы слова другие..
О том, как тепло им вместе..
Да где же их взять, такие?
И ночь подползает к утру..
И скоро в метро спускаться..
Взрослеть, становиться мудрой..
И с ним вот, пора расстаться..
И надо забыть и вырвать,
Из сердца сорняк, скорее..
Училась любить.., и выбор,
Казалось ее согреет..
Но холодно и пустынно,
Но больно и одиноко..
И все уже в ней остыло..
И дождь.. И листва промокла..
Но будет, другое утро!
И будут там пляж, и море..
Там будет безмерно круто!!!
Все будет! Конечно... Вскоре...


© Евгений Лебедев

Недостаток любви, как положено, возмещают
обещаньями, шалями, мыльными пузырями,
кружевными вуалями, дорогими вещами,
непрощаньем с разлюбленными козыряя.

Непрощеньем возлюбленных упиваясь ночами,
соловей, мол, не вовремя трепетное нащёлкал,
чур меня, мол, от этой, с печальными-то очами
и речами, текущими переливчатым шёлком.

Там – от господа (смилуйся), здесь от лесного беса,
и сама, как шишига, всё лесом-чертополохом,
ты же лох, а не бох, раз не чувствуешь ни бельмеса,
как без этакой чертополошной порою плохо.

Или чувствуешь? Видишь? Да только гоняешь тучи
то над лесом её, то над крышей моей, то выше,
что ж ты хочешь от нас, продолжая пытать и мучить?
Зарядить бы ружьё да и выстрела не услышать,

не увидеть, как в небо с испугу взметнутся стаи,
как, плеснув по воде, под корягу забьются рыбы,
и не знать, как две женщины жизнь без меня верстают,
уставая ворочать её ледяную глыбу.

Елена Кабардина

Жизнь прожить...

А что если жизнь – это поле битв
С главнейшим врагом – собою?
Там бьют наповал сорняки обид
Цветенье души любое.

И зелено, вроде, и живо там,
Но красочный строй нарушен:
Цветам не подложным – Любви цветам
Не радовать глаз и душу.

Идёшь, пробираясь сквозь злой бурьян,
В сердцах его попирая
И полю незримо цветущих ран
Не видя конца и края.

И думаешь: «Господи, мне бы меч,
Чтоб весь этот тлен бедовый
Срубить на корню и навек отсечь
От вечного и святого!»

А меч – он исконно в твоих руках:
Руби, до седьмого пота,
Коль видишь душою, где нужен взмах,
А где – только рук работа.

И там, где вручную лишь прополоть,
Где мелок сорняк, но стоек, –
Колен не щади! И зачтёт Господь
Прощенье твоё простое.

Да, в памяти множество сорняков,
И выдернуть все – задача...
Но жизнь, как поля, закон таков:
Цветеньем она богаче.

Бывает, истратишь весь век, не год,
В сражении с сорняками.
Но вдруг обернёшься в конце – цветёт
Победное маков знамя...

(Маргарита Крымская)

I

Можно ночь переждать, можно век пережить,
можно золотом выткать оклады,
только старый костюм, что давно перешит –
бесполезен, кургуз и нескладен.
Словно в красном углу, где стоят образа,
но не веет крыло серафима, -
замирает душа, и стекает слеза
по бессоннице Неопалимой…

Радость наша, темны и безвестны пути
от тебя отлучённому миру!
В наши горькие годы приди и прости,
и своим возвращеньем – помилуй…
У канавки, что путь преграждает Врагу,
зеленеют берёзы-сестрички,
но не знает никто, на каком берегу
рукавички твои, рукавички…

Можно, ум изощрив, пересилить молву,
клевету обратить на попятный,
но нельзя прорастить на мазуте траву,
и сбежать от долгов неоплатных.
Было время – великий народ не сумел
защитить от глумлений святыни,
и теперь обессиленно ищет предел
бесконечной духовной пустыни.

Радость наша, меха не сдержали вино,
мёртвый уксус – в заветных сосудах.
В разорённом саду от бурьяна темно,
остаётся одно только чудо.
Где-то рядом нежданно запел соловей –
незаметная робкая птичка…
Тихо-тихо коснулись оживших ветвей
рукавички твои, рукавички…

II

Радость моя, ты пришёл горевать
не о своих прегрешеньях –
думы твои - ослеплённая рать
в дыме и смуте сраженья.

Радость моя, ты взыскуешь ума
горьким стеснением духа –
путь недалёк – затворится тюрьма,
и одолеет разруха.

Ищешь ты силы, о мире скорбя?
Ищешь – мельканья и шума.
В поиске этом ты любишь себя –
лучше о правде подумай.

Кто ты сейчас? Добровольный палач,
сеятель собственной боли.
Коли горюешь, ты просто поплачь,
скорбь отпуская на волю.

Радость моя, уходи в тишине
узкой тенистой тропою,
и никогда не томись обо мне –
Дух да пребудет с тобою.

III

На смирённое сердце ложится печать
загрубевшей крестьянской ладони.
Ты умел говорить – так сумей замолчать,
корневища касаясь в поклоне.

и народ не зови, и рубаху не рви
и не хвастай ни силой, ни раной,
ибо славы дороже безвестность любви,
и покой под крылом урагана.

А земля обнимает, и к небу плывёт
древней плотью и вечным оплотом,
и душа вытирает невидимый пот,
возгреваясь духовной работой.

Никита Брагин

Когда постигнешь,
Что любви уже не будет,
Забудешь слово «вдруг» и глупые наряды;
Что не придёт, не глянет, не разбудит,
Не сядет рядом;

Когда познаешь,
Как невинно, неповинно,
Бездарно, зло, навязчиво, вслепую…
Каких небесных философий вина
Встуманят твою голову пустую?

Не возжелать любви «большой-большой»
Давно прозревшей,
Всё оплакавшей душой!

Ольга Челюканова

Судьба.

Судьба протягивала руку не раз, не раз,
Мне нужно было просто в знаках прочесть приказ,
Мне нужно было разобраться с самой собой,
И разобравшись, оторваться вслед за судьбой.

Мне нужно было оторваться от суеты,
И ежедневной круговерти сказать: «Прости»,
Взмахнуть почти уже скукоженным крылом,
И оттолкнувшись от земли, рвануть в простор!

Не думать, что теперь случится, а вдруг, беда,
Подняться к солнцу, в небеса, куда судьба
Своей рукою завела, увидеть путь
Мне предназначенный и вспять не повернуть!

Но я судьбы своей закон не поняла,
Руки её, зовущей вдаль, не приняла,
Я не услышала трубы походный марш,
А крылья, перья растеряв, опали в прах...

И я осталась седой старухой, на берегу,
Разбитое, в щепу корыто, – итог всему...

(Ирэн Голда)

и вот
октябрь - как ни в чём не бывало,
натянет жёлтое покрывало,
каштаны-жёлуди по карманам
давай распихивать невпопад...
о чем-то спрашивать по-сорочьи-
синичьи-галочьи, между прочим,
прорехи ширя в своих сорочках,
листая всуе нескушный сад;
и красть тепло из уютных спален,
и делать вид, что весьма печален
с утра, и яблочной пахнуть далью,
и - мало ль что там ему взбредёт...

а нам-то что - мы шуршим по лужам,
и тихий ангел, слегка простужен,
над нашей тенью неспешно кружит,
и сесть прицелился на плечо -
и этот миг так предельно вечен,
на вдох и выдох твои размечен...
и к нам в ладони спешит, доверчив,
на рваной сеточке паучок.

Алла Мутелика

В звёздном крошеве, ночью завешенном,
Приоткрывшем свой шёлковый полог,
Босоногая женщина-грешница
Что-то молит стихами у Бога.

И молитвы слезинками падают
В стихотворное кружево строчек,
Нет в них сладкой и жалостной патоки,
Только грусть и следы многоточий.

Разметались пушистые волосы,
Через слёзы пробилась улыбка,
Перевёрнуты чёрные полосы
Жизни прошлой: холодной и зыбкой.

Эта рыжая странная женщина
На закате судьбы хорошеет,
Почему-то вдруг стала застенчивой,
Золотистой осеннею феей.

Проживала судьбу, как монашенка,
В сновидениях только летая,
Упорхнула к любви из вчерашнего,
То ли грешница, то ли святая?

Во Вселенной с серебряным странником
Повстречались на лунных дорогах,
И кружат от созвездий к окраинам
Пилигрим и его недотрога...


Натали Гаванская