Лирика

Я не знаю, кто там живет внутри
И глядит молчком сквозь мои зрачки.
Я его терплю. Он со мной хитрит,
Норовит обратно вернуть тычки.
Как заноза в сердце, как в горле ком,
День и ночь елозит внутри меня,
То напрасным словом под языком,
То опасной мыслью обременя.

Мне бы с ним на пару напиться в дым,
Но и я в завязке, и он не пьет.
Вот и топчем оба одни следы,
Хоть он очень рвется уйти вперед,
Так и тянет силы мои из жил,
Строя козни мне за моей спиной...
Я б его давно из себя изжил,
Если б этот выскочка не был мной.

Игорь Царев

Весенней ночью думай обо мне
и летней ночью думай обо мне,
осенней ночью думай обо мне
и зимней ночью думай обо мне.
Пусть я не там с тобой, а где-то вне,
такой далекий, как в другой стране,—
на длинной и прохладной простыне
покойся, словно в море на спине,
отдавшись мягкой медленной волне,
со мной, как с морем, вся наедине.

Я не хочу, чтоб думала ты днем.
Пусть день перевернет все кверху дном,
окурит дымом и зальет вином,
заставит думать о совсем ином.
О чем захочешь, можешь думать днем,
а ночью — только обо мне одном.

Услышь сквозь паровозные свистки,
сквозь ветер, тучи рвущий на куски,
как надо мне, попавшему в тиски,
чтоб в комнате, где стены так узки,
ты жмурилась от счастья и тоски,
до боли сжав ладонями виски.

Молю тебя — в тишайшей тишине,
или под дождь, шумящий в вышине,
или под снег, мерцающий в окне,
уже во сне и все же не во сне —
весенней ночью думай обо мне
и летней ночью думай обо мне,
осенней ночью думай обо мне
и зимней ночью думай обо мне.

Евгений Евтушенко

как заполошно бьются свечи
крылами слабых огоньков…
вот вроде выпал жданный вечер –
устроил нам с тобою встречу,
но как твои бесстрастны речи
и как же тянет холодком…

ну, что случилось? что за ветер
костер горевший разметал?
была единственной на свете,
но нынче взгляд твой так бесцветен,
наш разговор так беспредметен,
что поскорее бы финал…

молчишь и сводишь зябко плечи…
ну, хочешь шаль из облаков?
но ты молчишь, уже - далече,
и удержать тебя мне нечем...
и заполошно бьются свечи
крылами слабых огоньков…

Юрий Беридзе

Kyrie eleison.

Когда б ты реагировал во сне
неадекватно личному настрою,
тебе, смотрящий, "слили" б обо мне,
таких изысков в стиле паранойи,
каких не открывали наяву
гротески Пикассо, Дали и Босха,
поэтому, во сне ты трын-траву
жуёшь и всё - такое кредо мозга...

Твой «белый бык» давно заупокой
отпел всем снам, жаль бойня на ремонте,
и взгляд спросонок полон той тоской,
и завтрак свой жуёшь совсем, как он там.
С утра устал под красную икру
цедить арабику злым сибаритом,
припоминая черную дыру
пустых яслей и давку у корыта...

И мне даётся явь не без труда -
с иллюзией расстаться неземною,
где лебедем по зеркалу пруда
плыву я с облаками подо мною,
иль маленькой форелькой на стрекоз
охочусь, и уже перекусила…
Так, каждый раз - гипноз метаморфоз
преодолеть реальностью не в силах.

И день-деньской шныряет дежавю -
из параллельности, из подсознанья
сон куролесит* навью по живью,
и правит явью вещим предсказаньем.
Я и представить не могу порой -
то жабры душат, то щекочут перья
отросших крыльев - что считать игрой,
и тщетно вспоминаю - кто теперь я.

(Капутина Татьяна)

*** kyrie eleison ( греч.) - господи помилуй.

Заводная игрушка ползет по столу -
Неожиданно красный пластмассовый танк,
И причудливой змейкой ползет по стволу
Симпатичная трещинка - в сущности, брак.
Заводная игрушка за десять рублей,
Смотрит сын на нее вот уже полчаса,
И сияют зеленые звезды на ней,
Отражаясь в горящих ребячьих глазах.

Не лисичка-сестричка, не плюшевый пес,
Не конструктор и даже не велосипед,
А вот этот смешной неуклюжий курьез
Стал мечтою для парня в неполных пять лет.
Я смотрю, как он валит солдатиков строй,
В слабом шорохе гусениц слышится лязг…
Кто закован в броню, тот, конечно, герой,
И нетрудно ему других втаптывать в грязь.

Пусть броня из пластмассы, но это пока:
Это лишь первый шаг, пробный выстрел, тренаж -
Скоро пальцы коснутся другого курка
И негромкий хлопок потревожит пейзаж.
Настоящих солдатиков - с блеском в глазах,
С нездоровым дыханием и щетиной,
Каждый миг кто-то давит в горах и песках
Заводною игрушкой – обычной войной!

В шорах триплексов виден с трудом горизонт,
Но не видно совсем девять метров вокруг,
И броня не спасет дружный свой гарнизон
От гранаты, в упор кем-то пущенной вдруг.
Закоптится от пламени зелень брони,
Полетят похоронки казнить матерей,
Вас оденут, быть может, в бетон и гранит,
А скорее всего, вы сгорите в костре.

Вновь поднимутся цены на соль, керосин,
В адском пекле войны миллионы сгорят…
Заводною игрушкой любуется сын.
Я беззвучно шепчу: Зря купил ее, зря…

Константин Скуратов

Любовь, я тебя ненавижу! окликаю разными именами.
Ты-
землетрясение, душевная катастрофа, внутреннее цунами.
Нами созданные города затевают войны.
Как я до тебя жила – не скажу: не помню…

Кто-то должен в меня верить, а то я прорасту травой,
поверчу высохшей головой, а вокруг – ветра…
А сейчас на моих ладонях - линии по прямой
тянутся к солнцу с вечера до утра.
Для трагических жестов не остаётся сна,
не хватает мужества или другой фигни.
Я знаю: вот-вот ноябрь, но скоро будет весна,
потому что весна всегда ноября впереди.
Модный зелёный чай разбухает, как
почки и пахнет простой водой.
Просидела в кафе весь вечер, да только враг
не прошёл, мимо стеклянных витрин, домой…

Елена Шигона

Отречься.

...Отречься, отречься! Уйти, подбивая итоги. Стереть эту память. Из клеток, из мыслей, из вен. Допиться, добиться, достичь состояния грогги. Упасть на колени и жить, не вставая с колен. Не видеть, не слышать, не думать, роняя осколки иллюзий, аллюзий, коллизий, религий и вер. Забить по заряду в стволы проржавевшей двустволки и крикнуть: «К барьеру!», найдя подходящий барьер.
...Отречься. Порвать все холсты, уничтожить эскизы, офорты, гравюры, наброски рисунков, картин. Все пьесы, ремарки, стихи, мизансцены, репризы. Завыть, заболеть, занедужить, уйти в карантин.
...Отречься. Не помнить. Забыть, схоронить и забросить ключи и отмычки, все двери закрыв на замки. Разбить зеркала, отразившие свежую проседь. Напиться, надраться. В дрезину, в лохмотья, в куски. Нырнуть без оглядки в похмельную мутную пену, презрев осужденья, анафемы, сплетни, молву. Угаснуть, уйти, разоряя свой мир постепенно...

Но ты же вернёшься?
А, значит, и я оживу.

(А.Порошин)

charmant...

Женщина смотрит в туман. Что она видит там?
Белые корабли? Чёрные короли?
Или ей дела нет – `что наблюдать в лорнет?
Лишь бы одной, одной с трубочкой лубяной.
Счастье её давно сшито и решено.
Пить по ночам «Мартель». Чтоб за окном – метель.
Прятать лицо в меха, стыдное – по стихам.
И развлекать себя пошлостью сентября:
Мол, урожай хорош: много деньжищ возьмёшь.
Чайкам подай хлебов, прочим – подай любовь.
Даром, что не бедна – не подаёт она.
Серым её глазам нечего рассказать.
Розовым молоком сердце кипит о ком?
Ей всё равно теперь. Можно и смерть стерпеть,
Глядя совой в туман, книжно цедя: «charmant…».

(Никанорова Нора)

Снежная королева.

Мир сказки незримо сплетается с явью порой,
В реальности серой цветные следы оставляя,
И я в это верю: всю жизнь путеводной звездой
Сияет романтика сказки – «волшебного рая».

К примеру, что в имени кроется нашем? Ах, да:
Родители имя дают в честь святых иль умерших:
В честь добрых и праведных предков - так было всегда,
Ведь имя – что платье в умелых руках костюмерши…

Судьба-костюмерша решила, видать, подшутить:
Надрезав тихонечко ветку семейного древа,
Она предрешила девчушечке имя носить,
Мамаше (на ушко, чуть слышно) шепнув: «Женевьева»*…

Девчушка росла, годы детские шли чередой:
Вот – школьный порог, первый слог на доске белым мелом…
Она перешла этим летом… в шестой? Нет, в седьмой.
А я - был в девятом. И мы познакомились. Смело,

Хоть сердце стучало в груди, отдаваясь в висках,
Я шёл на свиданье: гвоздика в опущенной левой,
А в правой – портфель, а сознанье - зажато в тисках
Таинственности сочетания букв – Же-не-вье-ва…

О первой любви сочинений написана тьма,
И сломано копий и перьев поэтов – несметно,
Но - холодом странным меня обдавала она:
Когда улыбнётся, иль взглядом скользнёт незаметно -

Бежит вдоль гряды позвонков непонятный озноб…
Плюс чопорный вид подтверждает Величье Персоны -
И я ощущал себя «выходцем мрачных трущоб»…
Сие повторялось с тупым постоянством муссона.

Закончилась первая сказка несчастной любви
Слезами, «отметилась» болью в груди, где-то слева…
Прошу – ты ни в чём, Женевьева, себя не вини,
Прощай, моя грустная сказка, моя Женевьева!..

(Михаил Литвин)

*** Женевьева (галльск.) – белая волна.

Кто?

Я расскажу один лишь раз,
А ты запоминай.
Вот я на крыльях комара
Витиеватый знак.
Вот снисхожу до увертюр,
Чтоб падая, кружась,
Листом последним на ветру
Вобрать любви экстаз.
Я есть вершитель пирамид,
Тишайший, как намек,
Я аритмичный Эврипид -
Блажен и одинок.
На фоне многоэтажей
Могучий скарабей,
Я виноградных суть кружев -
Тем крепче, чем слабей.
Из раны древнего ствола
Я вытеку смолой,
Где крепче самых крепких лап
Тягучий верхний слой.
Ко мне, гордец и фанфарон,
Примкни в пылу охот,
Я – саркофаг, ты – фараон,
Нубийский мудрый кот.
Трепещет жало комара,
Никак не разглядеть,
Откуда я себя украл,
На сколько схожих лет?
И кто я, образ или звук -
Нестройный говор арф,
Ничто я или я зовусь
Кудесник Бальтазар?
Вот превратились струны арф
В соцветия красот
Летучих Моцарта октав,
И нота соль - вся соль,
Того, что кротко перенес,
От альф и до омег,
От благоденствия до слез
Эпохи перемен.

(А.Клименок)