Б.Черток родился 1 марта 1912г. в польском городе Лодзь, который тогда находился на территории Российской империи, в еврейской семье. В 1930г. он был принят на работу электромонтером на авиационный завод №22 в Москве, выпускавший тяжелые бомбардировщики.

В 1940г. Б.Черток окончил Московский энергетический институт, затем работал на заводах под руководством конструкторов Виктора Болховитинова и Якова Бибикова. Будущий ученый принял участие в Великой Отечественной войне, и 2 мая 1945г. расписался на Рейхстаге.

В советской оккупационной зоне на территории Германии Б.Черток организовал институт "Рабе", который занимался изучением и развитием техники управления баллистическими ракетами дальнего действия. На базе института в 1946г. был создан новый институт – "Нордхаузен", главным директором которого был назначен С.Королев.

Вся научно-инженерная деятельность Б.Чертока с 1946г. связана с разработкой и созданием систем для управления ракетами и космическими аппаратами. Он создал школу, которая до настоящего времени определяет научные направления и уровень отечественной техники пилотируемых космических полетов.

Б.Черток был Героем Социалистического труда, действительным членом Российской академии наук и Международной академии космонавтики. Он был награжден орденом "За заслуги перед Отечеством" IV степени, орденом Октябрьской революции, орденом Трудового Красного знамени, орденом Красной звезды и медалью "За заслуги в освоении космоса".

Б.Черток написал более 200 научных трудов, в том числе ряд монографий, большинство из которых многие годы были засекречены. В 1994-1999 годах ученый написал историческую серию из четырех монографий "Ракеты и люди".

- Борис Евсеевич, помните свою самую первую встречу с Королевым?

- Конечно. Это случилось в Германии. Осенью 45-го года. Я был начальником Института "Рабе", специально созданного для восстановления немецкой ракетной техники. Формально мы не имели права это делать, но пошли на риск. Благо, были командированы в Германию на "вольную охоту" за секретами фон Брауна.

Как-то раз раздается звонок из Берлина: "К тебе приедет подполковник Королев". Кто такой - я не знал. Его биография после ареста была засекречена. И вот аккуратненькая немка-секретарша докладывает: "Оберст-лейтенант Королев ком хир". Я подошел к окну и увидел у тротуара очень потрепанный и грязный "Опель-Кадет". Помню, подумал: "Невелика птица…"

Я рассказывал ему, что представляет наш институт. А он в упор смотрел на меня карими глазами. Обратил внимание на необычно широкий и высокий лоб, низко посаженную голову. Чем-то Королев сразу покорил. Прощаясь, сказал: "У меня такое чувство, что нам с вами еще предстоит много поработать".

- Вы "поработали" до самой смерти Королева. А было то, что вам не нравилось в Главном конструкторе?

- На него, конечно, явно повлияло пребывание в лагере. Потому что иногда, когда надо было кого-то поругать, или, как мы говорили, приложить мордой об стол, он перебирал. Допускал слишком жесткие выражения.

- Матом ругался?

- Он умел это делать достаточно сильно. Но - очень редко. Когда действительно его выводили из себя. В обычной же обстановке оставался сверхинтеллигентным человеком. Что говорить? Я тоже прошел жесткую рабочую школу, где трудно было обойтись без "хороших" русских слов. Ну, а парадокс Королева заключался в том, что за сильными выражениями никакого вреда служебного или административного не следовало. Классический случай - обругал, разнес, уничтожил человека. "Иди, готовь на себя приказ об увольнении! Я подпишу". Делать нечего, провинившийся исполняет. Возвращается с приказом: "Вот, Сергей Павлович, увольняйте". Он берет бумагу, разрывает: "Работай и не трать больше времени".

- Вам тоже приходилось испытывать крутой нрав Сергея Павловича?

- Мне не приходилось. У нас с Королевым были такие отношения, что даже если доходило до ругани, он не приказывал, а просил. Однажды позвонил: "Ты один?". "Нет, - отвечаю. - У меня полный кабинет и дым столбом". "Выгони всех, открой окна, проветри. Я сейчас приеду с тобой ругаться, и очень серьезно!" Но разговор получился совсем иной. Сергея Павловича мучило столько проблем, что ему необходимо было выговориться, подумать вслух…

Прежде всего речь шла о тяжелейшем "весовом кризисе", который сложился с Лунным проектом после отказа от трехпусковой схемы. Надо было найти больше 800 кг, которых не хватало для высадки на Луну. Я говорю: "Сергей Павлович, можешь меня выгонять, но это не реально. Не найду". "Я тебя прошу сделать невозможное…"

- Академик Капица писал, что автор и организатор такого научного подвига, как запуск первого искусственного спутника Земли, вполне достоин Нобелевской премии. Почему ее не дали Королеву?

- Фамилия Главного конструктора была засекречена до самой его смерти. А Нобелевские премии анонимным авторам не присуждаются.

- Почему мы все-таки проиграли американцам Лунную гонку?

- В чем была главная ошибка? В отказе от наземной отработки первой ступени ракеты-носителя Н-1. Для этого надо было построить огромный и очень дорогой огневой стенд. Решили не строить. И на пусках проявились те просчеты - конструктивные, технологические, проектные которые, должны были проявиться еще при наземных испытаниях. Кстати, эту ошибку прекрасно учел Валентин Петрович Глушко, когда стал генеральным конструктором и когда создавалась ракета "Энергия". Он поставил условие военно-промышленной комиссии: "Энергия" должна пройти полную огневую отработку на земле. Что тут поднялось! Все министерство было против. Но Глушков стоял насмерть: либо строим стенд, либо я снимаю с себя ответственность за то, что ракета будет создана. И он победил. Стенд был построен и полностью себя оправдал.

- Кто конкретно поставил точку в Лунной программе?

- Было много споров, дискуссий, совещаний. Собралась группа, которую возглавлял Мстислав Всеволодович Келдыш. Здесь же был министр общего машиностроения Афанасьев и секретарь ЦК КПСС по оборонным делам Дмитрий Федорович Устинов. Собственно эти три человека и пришли к выводу, что после четырех неудач нет смысла продолжать Лунную гонку. Королева уже не было. Главным конструктором стал Василий Павлович Мишин. Мы, разработчики, вышли с предложением нового, более мощного, проекта. Американцы в 72-м году уже прекратили полеты на Луну. Поэтому было ясно: мы их обгоним, если только построим базу на Луне. А для этого надо иметь несколько измененный вариант пусков. Но вот эта "троица" с нами не согласились. И средств мы не получили.

- Понятно, что окончательно прикрыть программу могло только Политбюро.

- Внутри ЦК я всей кухни не знаю. Можно, конечно, порыться в архивах, узнать, кто и как принимал решение о снятии с должности главного конструктора Мишина и назначении генеральным конструктором уже объединенного КБ "Энергия" Глушко. У меня на это не было ни времени, ни желания. Важен был конечный результат. А Глушко заявил: продолжать разработку Лунной программы на базе носителя Н-1 он не будет.

- Алексей Леонов однажды сказал примерно так: у нас было все, чтобы первыми ступить на Луну, но не стало Королева. Неужели талант и воля Королева были столь велики?

- Безусловно, для решения таких масштабных задач нужен настоящий лидер. Таким был Королев. Он был самым выдающимся, но не единственным: Сергей Павлович возглавил не имевший прецедентов в истории науки Совет Главных конструкторов. Однако недостаточно иметь лидера только в лице Главного конструктора.

- Борис Евсеевич, а зачем понадобилось Гагарину говорить, что он приземлился вместе со спускаемым аппаратом, а не на парашюте?

- Это ему было приказано. Из соображений безопасности мы решили катапультировать первого космонавта. Хотя, конечно, надо было сразу решаться на приземление в спускаемом аппарате. И вот этот факт какое-то время скрывали из-за страха, что откажут в регистрации международного рекорда. Потом оказалось, что зря боялись.

- А что еще приходилось скрывать о том полете?

- Детали, связанные с нашими внутренними вопросами безопасности. Когда мы шли на пуск Гагарина, то, конечно, рисковали очень сильно. Надо сказать, что и американцы проявили вслед за нами еще большую смелость: у них надежность пуска человека в космос на "Меркурии" был хуже и ниже. Но нам повезло, и при первых полетах жертв не было. Жертвы появились позднее, когда мы стали гораздо грамотнее.

- На месте гибели Гагарина нашли не карточку жены, дочек, а фото Королева…

- Гагарин прямо сказал: Королев был для меня гораздо больше чем родной отец. У них было некое родственное чувство.

- Происшествий в космосе было много. Насколько правда, что самым драматическим полет был полет Комарова? И когда пошел отказ за отказом, многим было ясно: он не вернется.

- То, что случилось с Комаровым, - это наша ошибка, разработчиков систем. Мы пустили его слишком рано. Не доработали "Союз" до нужной надежности. В частности, систему приземления, систему отстрела и вытяжки парашюта. Мы обязаны были сделать, по крайней мере, еще один безотказный настоящий пуск. Может быть, с макетом человека. И получить полную уверенность, как это сделал Королев перед пуском Гагарина: два "Востока" слетали с макетом "Иван Иваныч". Аварии могли быть уже потом, после пуска Гагарина. И даже после пуска Титова мы детально просматривали телеметрию и хватались за голову: ах, как же мы проскочили!.. Гибель Комарова на совести конструкторов.

- Какую роль в обеспечении безопасности космических полетов играет элемент случайности? Я в данном случае хочу вспомнить гибель Волкова Добровольского и Пацаева…

- Случайностей быть просто не должно. Надо тратить огромные средства на наземную отработку. Это себя окупает. А истинная причина открытия дыхательного клапана в момент разделения спускаемого аппарата и бытового отсека "Союза-11", приведшая к смерти трех космонавтов, так и осталась тайной. Кстати, китайцы учли наш опыт. Они сделали четыре беспилотных пуска и получили успешный полет своего первого тайконавта. Причем не один виток, а почти сутки. И вот сейчас смотрите: им ничего не стоит пустить 2-3 человек, но они не спешат. А японцам не терпелось. Недавно опять у них авария с носителем. Правда, запускали беспилотный аппарат.

- Я знаю, как вы дружили с легендарным летчиком-испытателем Григорием Бахчиванджи. Не кажется странным совпадение: Бахчиванджи разбился во время испытательного полета 27 марта 1943 года. И через 25 лет, день в день, погиб Юрий Гагарин?

- Что потрясает меня, так эта трагическая дата в моей личной жизни. 27 марта 42-го года погибла от сыпного тифа моя мать. Ее, медсестру, мобилизовали на борьбу с сыпняком в формировавшуюся на Урале Польскую армию. Через год 27 марта погибает Бахчиванджи. И 27 марта погибает Гагарин. Теперь я боюсь этой даты.

Во первых: о покойнике говорят либо хорошее, либо ничего.

Просто свои поправки надо обосновать первоисточниками и (или) элементарной логикой.

Вообще, книга очень интересная и познавательная.

И всех специалистов — ракетчиков, двигателистов, управленцев, прошедших только начальные ступени ракетной техники на разработках «катюши», ракетного самолета БИ-1, маленьких ракет РНИИ, — волновал вопрос: какая же у них экспериментальная база? Как им удалось создать столь мощный жидкостный ракетный двигатель?