Вера
Головенка прижата к груди так, что подбородок намертво впился в верхнюю пуговицу нелепого пальтишка. Бросит косой взгляд и опять смотрит в пол. Ручонки сжаты в кулачки. Весь скручен пружиной. Маленький, какой же он маленький…
-Ну вот, сына, это Вера. Теперь мы будем все вместе жить. Теперь она мама твоя, - Колька беспомощно мнет в руках кепку.
В ответ молчаливое сопение. Что говорить-то в таких случаях? Ну, не было у меня своих детей. Да, похоже, и не будет. А будет вот этот вихрастый упрямец, привезенный сегодня из деревни от сестры моего новоиспеченного мужа. Из места, где жил почти с рождения, после смерти матери, пока папка мотался по стройкам, зарабатывая шальные деньги. Вот и докатался до новой жены. До меня. Как-то надо сживаться.
Протягиваю руку пятилетнему оловянному солдатику, приглашая пройти в комнату. Игнорирует раскрытую мою ладошку. Молча подхватывает рюкзачок и все также, упрямо насупившись, топает за мной следом. Эх, продолжение рода, что же я с тобой делать-то буду?
Не умею ничего, не знаю. Так вот сложилось. Что я, что твой непутевый папанька, носились как перекати-поле, пока не столкнулись в этом богом забытом северном городишке. Сплелись как-то, подстроились, сложились в один большой шар из колючих веток изломанных жизней. И впервые не потянуло больше метаться, а до боли захотелось покоя. Просто покоя. Возвращаться по вечерам к одному и тому же дому, заглядывая, светятся ли окна. Смотреть глупые фильмы по телевизору. Ругаться о том, кому выносить мусорку. А по воскресеньям печь плюшки. Захотелось, всего того, что так легко и гордо презиралось. Вон как повернулось – приперло вдруг так, что хоть вой, а хочется плюшек по воскресеньям. И даже в ЗАГС сходили, подтрунивая друг над дружкой, чтобы скрыть душащую сердце нежность, и сняли жилье, которое гордо стали звать своим, и купили плошки-ложки, и…А через неделю после регистрации отправила Кольку в деревню за этим вот шмыгающим ежом. Куда же без него. Надо как-то сживаться…
***
-Вера!!! Вера!!! – Санька врывается в квартиру маленьким вихрем, - Вера! Намажь мне коленку. Намажь зеленкой, - плюхается передо мной на табурет и демонстративно выставляет вперед огромную ссадину. Да уж – нехило.
-И откуда это такая храбрость, вредитель? Обычно, чтобы обработать твои боевые раны для начала тебя связать нужно? – заглядываю я в хитрющие глазенки и вытаскиваю зеленку.
-Вера, я тебе честно говорю, он сам напросился. Честное слово!!!
-Кто он?
-Петька Смирнов, - ерзает разбойник, - сначала он от Катьки велик отобрал, а потом еще и толкнул. Ну...а я, заступился. А он меня на асфальт, вот видишь? - тычет пальцем в колено, - а потом…
-И что потом? – наматываю на спичку вату.
-Потом…мы подрались, Вер…И я ему нос разбил…, - кается борец за справедливость, - а он сказал, что мамке нажалуется, а она … к вам придет разбираться. Вот. А батька мне за это задницу надерет. Он же у нас строгий. Вер, ты ему скажешь?
-Еще чего! Этот Петька тебя на три года старше. И если ты ему нос расквасил, то ведь в честной драке?
-В честной! Вер! В честной, - Сашка аж ладошкой в грудь застучал, - один на один и на кулаках.
-Так в чем вопрос? Пусть его мамашка только сунется ко мне, я ее быстренько отфутболю.
-Ну ты!!! Ну ты, мам, у меня мировая!!! Ни у кого такой нету!!!
Зеленка падает на пол. Прямо на новый линолеум. Только неделю назад положили. Да черт с ним. Опускаюсь рядом с зеленой лужей, закрываю лицо руками. Не плачь, Вера, не плачь…
-Вер! Ты чего, Вер? – Санька трясет меня за плечо, - ты чего села?
-Саш, ты меня сейчас ведь первый раз мамой назвал…
-Вер! Мам! Да ты чего? Чего удивилась-то? Я ж думал, что тебе больше Верой нравится, вот и называл так. Это ж круто! А ты хочешь мамой?
-Хочу, Санька, хочу…
-А чего давно не сказала? Смешная ты у меня, Вера-мама. Давай я теперь тебя всегда мамой буду звать. Ты же мне мама.
-Давай, давай…
-Ну я побежал во двор? Я Катьке обещал велик починить. Ладно, мам?
-Ладно, сына…
Хлопнула входная дверь. И вот уже нет моего семилетнего чертенка. Только зеленое море осталось на линолеуме. И тепло…
***
Господи, да кончится эта очередь когда-нибудь или нет? Ноги уже онемели. Что за время такое настало – в магазинах хоть шаром покати. Ничегошеньки не найдешь. А если что выбросят, тут же очередюга, как за пропуском в рай по блату. И ног уже не чувствую, и руки от авосек затекли. Колька уже три недели в командировке. На работе аврал. Устала….устала как собака…Нет, как стадо собак. Или как там правильно сказать? Свора?
Наконец-то. Получаю тощую курицу и откатываюсь от прилавка. Все. Теперь домой. Лечь. Вытянуть эти гудящие ноги, раскинуть отрывающиеся руки…
Разворачиваюсь и сталкиваюсь с Сашкиной классной. Повезло так повезло. Достойное завершение «удачного» дня. Эльвира Ивановна. От, назвали родители - пошутили. Сейчас заведет свою пластинку. Знаю я, что Санька не ангел. Но ведь и не чудовище, как она расписать любит. Нормальный живой пацаненок. Кто ангелы-то в четырнадцать лет?
Ух, вытаращилась, курица. Правда, вылитая моя курица из супового набора. И как ее только к детям подпускают? Она ж их ненавидит.
-Вера Семеновна! Нам надо серьезно поговорить о Сашином поведении. Почему Вы не были на последнем родительском собрании?
-Извините, - какая же я вежливая, сейчас стошнит. - На работе конец месяца, отчеты, сами понимаете, не уйдешь вовремя.
-Работа конечно святое, но Вы обязаны присутствовать на школьных мероприятиях.
-Извините, - опускаю глазки долу, - больше этого не повториться.
-Я все понимаю, Вера Семеновна, но Александр вчера разбил окно в классе. Он с такими же как и сам хулиганами играл в футбол на школьном дворе, в неположенном месте, и вот, естественно, чем это закончилось.
-Я не знала об этом, - ну Сашка, ну поросенок, не мог мне сказать, теперь моргай, Вера, недоуменно на эту язву.
-Я понимаю, уважаемая, Вы конечно Александру не родная мать и Вам некоторым образом все равно…
Вот так. Как водичкой ледяной. Некоторым образом я Сашке не мать…И нет сил ничего объяснять, да и что ей объяснишь, этой мумии сушеной.
-Дура ты, - выдыхаю тихо, подхватываю сумки и ползу на выход.
-Сашка!!! Паразит!!! Иди сюда!!! – воплю с порога.
-Чего случилось? – высовывается он из своей комнаты.
-Почему ты, паршивец, не сказал, что стекло в школе грохнул? Почему я это узнаю от твоей классной грымзы? Я тебе что - девочка, стоять выслушивать нотации? Долго ты надо мной будешь издеваться? Всю кровь выпьешь или дашь пожить? Все!!! Забудь о гулянках на месяц, - кричу-кричу и никак не могу остановиться.
-Чего ты на меня орешь? Чего орешь? Я его, что, специально разбил? Я стекло это уже обратно вставил. Сам. Чего вы все на меня взъелись? Эльвирка орет, ты орешь. Ну, Эльвирка – то меня терпеть не может. У меня же «нестандартное поведение и мироощущение», - передразнивает он дрожащими губами ее тоненький голосок. - А ты-то что орешь? Тоже меня ненавидишь? Конечно, я же тебе не сын. Я же не родной!
Хлопает дверью с такой силой, что падает кусок штукатурки под обоями. Получи Вера. Второй раз тебе за день сказали, что сын тебе не родной. А кому же тогда он родной? Ладно Эльвира, она и правду дура. Но Санька-то, Санька… Как же он так? За что?
Не могу больше. Не могу…Зарываюсь в покрывало, торкаюсь носом в стену. Даже плакать не могу. Пусто как, черно…Я же с пяти лет с ним. Я ж…Люблю его…Больше всех на свете. Больше Кольки даже. Как же не родной? Как же жить-то? За что ж они меня так? Не могуууууууууу….
Тихо скрипит дверь. Санька опускается рядом. Прижимает голову к моему плечу.
-Мама. Мама. Мамочка! Прости меня, мамочка. Прости…Ну, пожалуйста. Я дурак. Я совсем дурак. Ты самая-самая моя родная. Роднее тебя никого нету. Даже папка не такой. Только ты. Мамочка, прости. Я – свинья. И папка тоже свинья. Оба мы. Он все мотается-мотается по командировкам. А я, вместо того, чтобы мужиком оставаться, вон….стекла бью. Прости меня. Мамочка. Я никогда больше…Никогда… И батя приедет, я ему скажу, чтобы не уезжал больше. Ты же у нас одна. А мы, два здоровых лба на тебя все взвалили. Прости… Хочешь, я сам по магазинам всегда бегать буду? И уборку всегда сам? Хочешь, я перед этой Эльвиркой хоть на коленки встану? Только скажи. Только не молчи, - на щеку мне падает горячая капля.
-Не надо на колени, дурилка. Еще чего удумал, на колени. И помогаешь ты мне много-много. И вообще, ты самый лучший сына на свете. Ты же мой сына. Мой сын. Единственный мой, родной мой, - прижимаю его покрепче, незаметно утираю слезы и с его и со своего лица. – А Эльвирке твоей я сегодня сказала, что она дура.
-Как сказала? – Санька аж задохнулся.
-Вот так и сказала. Прямо. Дура, говорю ты. Так что держись, теперь она тебя совсем сожрет. Фиговый я у тебя дипломат, Санька.
-Да ты!!!! Да ты!!! Да ты самый дипломатистый дипломат, мамка! Это ж надо вот так взять и сказать прямо. Это ж сколько людей об этом мечтает. А ты в лоб! Вот это да! Мам, как же я тебя люблю.
Мы смотрим друг на друга, представляем Эльвирину вытянутую физиономию и со стоном сваливаемся с дивана. Это уже не смех, это уже истерика…
***
-Мам, - вихрастая голова утыкается в колени. Надо же, уже восемнадцать лет, в армию вон со дня на день заберут, а кудри все те же жестко-упрямые, - Я поговорить с тобой хочу, серьезно.
-Серьезно? Ну, если серьезно, то говори, хитрюга, - стаскиваю с носа очки и отодвигаю в сторону бумаги. Охо-хо, постарела ты Вера, вот уже без стекол и не видишь ничего. Время как летит. Давно ли пять лет Саньке было, а вон уж усы растут и басит совсем как Колька.
-Мам, ну ты…, ну ты же знаешь, что мы с Катей, ну…, - мнется, алеет помидором кавалер новоиспеченный, пытаясь выдавить из себя такие непривычные сантименты.
-Ну, ну, - передразниваю, - ну знаю, что вы с Катериной того-этого, - не выдерживаю и хохочу, - Знаю, что любовь у вас с морковью. Кто же этого не знает, если ты из-за нее с семи лет всем носы квасишь?
-Вот до чего ты хохотушка, мам, - шмыгает по-детски носом, - Все бы тебе веселиться, а я, между прочим, у меня, между прочим... Серьезно все. Вот!
-Это ж хорошо, когда серьезно, Санька. Придешь с армии – поженитесь, внуков нам нарожаете, - треплю его за вихор.
-Так…не получится с армии, сейчас надо, - боком-боком перебирается на диван, на безопасное расстояние.
-Опа! Давай-ка с этого места поподробнее, сына. Почему сейчас? Что за спешка? Или…?
-Вот именно или, мам…Беременная Катя, - выпаливает на одном дыхании, аж глаза закрыл, готовится к расправе.
-Во как…Сильны ребята. Лихо, - только и могу, что по одному слову выдавливать. А в голове роем-роем мысли: что делать? куда бежать? – Как же вы так?
-Как-как…Как и все, лежа - пытается еще неумело пошутить, а у самого глаза как два блюдца.
-Я вот сейчас возьму полотенце, да как дам тебе вдоль хребта. Лежа они. Юморист-затейник, - кидаю в него футляром из-под очков, - Сколько срок уже?
-Полтора месяца. Только, мам, ты про это…, ну про аборт, даже не говори. Мы решили все. Мы квартиру снимем. У меня деньги заработаны в мастерской. Что я зря столько бился? Так что на приданное ребенку хватит. И пока маленький он будет – меня же в армию не возьмут. Так что я еще успею нашабашить. Ты же знаешь, что у меня руки золотые. Я в этой автомастреской столько сшибу, что Катерине на все время без меня хватит. Ты только помоги ей немножко, поддержи. Мамаша-то ее даже слышать ничего не хочет. Как ей Катя сказала про ребенка неделю назад, так Наталья Петровна и орет целыми днями. Загубила, мол, Катька жизнь свою. И на аборт ее гонит. А чего мы погубили? Мы ж любим друг друга. Сколько лет уже. И дите нам – счастье. А выучится, работу найти хорошую – это ж всегда успеть можно. А вот мимо судьбы своей пролетишь – не воротишь потом, хоть убейся…Ведь правда, мам?
-Правда, Сашка, правда…, - чувствую как предательски першит в горле. Вырастила мужика. Вырастила. Настоящего. Готового и за себя ответить, и за близких своих…Ну и слава Богу. Ну и хорошо. В голове все проясняется – по местам раскладывается, - Только ты мне тут не хорохорься! Чего удумал, квартиру они снимут. А на кой мы с батькой этот домище отгрохали? Чтобы к старости аукаться в нем? Да и помощница мне дюже как нужна, ведь не молодуха я уже, сам видишь А Катерину я с ребячества знаю. И о лучшей невестке и не мечтала. А уж внука или внучку на ноги поднять – так это мне только за радость, полено ты осиновое. Так что поднимай-ка, милок, задницу с дивана и пошли за Катюшкой. Нечего ей в интересном положении ругань слушать. Ни ей - ни дитенку это не на пользу. Прямо сегодня ее к нам и переселим. Пошли.
-Мамочка. Мамочка, - Сашкина голова уже опять у меня на коленях, - я тебе говорил, что ты лучшая на свете? Говорил?
-Говорил, поросенок, а то как же, - смеюсь опять.
-Мамочка, я мало тебе говорил. Я тебе каждый день говорить это буду. По многу раз. Ты – лучшая, самая лучшая. Самая-самая…
-Ты главное, сынок, Катеньке это теперь почаще говори. Чтобы она как «отче наш» знала, что для тебя самая-самая. Тогда и ладно все у вас будет…
Рука гладит и гладит непокорные вихры. А в сердце уютной кошкой свернулась клубочком новая радость…
***
Крепкую тропинку натоптали под окнами роддома. Да уж не тропинка. Уже дорога целая в сугробах. И какой дурак начальственный эти карантины придумал? Ведь пока узнаешь чего, все сердце изболится. Вместо того чтобы к девчоночке пустить, захлопнули дверь под носом – ждите. А еще лучше домой ступайте. Как же пойдем мы домой, когда наша кровиночка там мучается одна. Пусть хоть знает, что мы рядом. Может хоть чуток полегче будет родненькой.
Вон Колька вторую пачку сигарет приканчивает. А уж Сашка и вовсе зеленого цвета. Волнуется будущий папашка. Как же все-таки повезло им, далось откуда-то сверху любви полной ложкой. Ну и нам с Колькой грех жаловаться. И на жизнь, и на детей наших. Гляжу вверх и шепчу тихонько-тихонько: спасибо…
-Сына, все хорошо будет. Катерина девушка крепкая, здоровая. Такого богатыря нам родит – закачаемся. Не бойся ты так.
-Как же не бояться, мам? Она же там одна совсем. Она же у меня такая нежная. Она же… Мам, это больно ведь ужасно, наверное, скажи, ты когда меня рожала…, - осекается, прячет глаза. Понимает, что ляпнул глупость несусветную. Не рожала я ведь его, не рожала.
-Иди сюда, Саш. Глаза-то не прячь. Да, не рожала я тебя. Но ты мой. Ты всегда им был, и всегда останешься. Ты меня матерью сделал. А теперь вот бабушкой буду, - прижимаю его к себе сильно-сильно, - Так что не кончится Вера, много-много после нее еще родни останется, много…
Дверь роддома открывается так лихо, что об стенку бьется. И павой выплывает Катерина. Ох, как же изменилась девонька. Если раньше прыгала кузнечиком, то теперь как лебедушка степенная. Видит нас…и… вот он кузнечик опять, растеряв всю солидность бросается с крылечка, распахнув руки.
А следом гордый как павлин Сашка с кульком на руках. На одеялке лента розовая. Внучка у меня. Внученька.
-Мамуля, - сын тихонько поднимает уголок одеяла, - вот знакомься, внучка твоя – Верочка.
-Верочка…Верочка, - чувствую как жаркие слезы предательски бегут по щекам, - Верочка…
-Мамочка, - щебечет уже Катюшкин голосок, - мы даже минутки не думали. Раз девочка, то только Верочка.
-Верочка, -только и могу повторять, - Верочка…
© katoga
